ТАИНСТВО ЕВХАРИСТИИ.
(причащение)
Духовный смысл Таинства Евхаристии.
Понятие «Евхаристия» по своему происхождению греческое (влхаргатПа) и означает в переводе на русский язык «благодарение». Мы понимаем, что «евхаристичность» как благодарность Богу за все те дары, что Он подает по Своей милости и любви человеку, — необходимейшая основа христианского мирововоззрения. Благодарение, которое христианин должен выражать по отношению к своему Творцу в каждом совершаемом им значимом житейском поступке, каждой своей доброй мыслью, как раз и имеет своим увенчанием, своей вершиной Таинство Евхаристии — то Таинство, в котором как можно чаще должен принимать участие всякий православный человек. Иначе он православным христианином считаться попросту не может.
Еще апостол Павел настойчиво призывал христиан: «за все благодарите» (1 Фес. 5, 18); слова эти, при их переводе с греческого языка новозаветного оригинала на русский язык, буквально означают — «творите евхаристию во всех вещах». И здесь мы можем провести некую параллель этого речения апостола Павла с духовным значением для христианина самого Таинства Евхаристии. Мы можем сказать, что Апостол как раз и призывает нас быть всегда благодарными Богу, восходя именно через это доброе духовное состояние нашей души к наивысшей цели христианской церковной жизни — к священнодействию Таинства Благодарения, к приобщению истинным евхаристическим Телу и Крови Христовым.
Почему же это Таинство называется именно Таинством Евхаристии — Благодарением? Разные церковные авторы, древние писатели дают различные толкования значения этого наименования Таинства — «Евхаристия». Так, Иеремия, патриарх Константинопольский (XVI век), пишет: «священнодействие, за которым совершается великое Таинство Причащения, называется Евхаристией (Благодарением) потому особенно, что здесь мы имеем побуждение более благодарить, нежели просить; ибо здесь более получаем, нежели просим, и даже не остается ничего совершенно, чего бы не даровал нам здесь Бог». Действительно, Евхаристия есть предел всех возможных устремлений человека. Мы соединяемся со Христом, приемлем в себя Сына Божия — чего же большего нам желать? Нам не о чем остается более просить Бога, мы можем лишь благодарить Его за тот Дар, который Он нам дал — за Его Тело и Кровь. Именно поэтому многие опытные священники стараются не служить в конце Литургии каких-либо дополнительных молебнов (так делал, например, святой Иоанн Кронштадтский): о чем еще молиться после Евхаристии, когда в ее священнодействиях Бог уже преподал нам Самого Себя? Правда, нам иногда все-таки кажется: вот, мы причастились, и все же в нашей жизни нам не достает чего-то еще — здоровья, семейного или материального благополучия — чего угодно. И тогда мы начинаем заказывать какие-то молебны, просить у Господа все новых и новых даров. Но если мы не понимаем, что после причащения Святых Христовых Тайн все это, все эти наши житейские обстоятельства оказываются на фоне главнейшего Дара — Христова Само-дарования — вторичными, малозначащими, то мы еще не вполне принадлежим Церкви Христовой. Таинство Евхаристии — тот доступный нам в этом мире предел обожения, за которым уже нечего более искать. Ведь, по слову преподобного Максима Исповедника, «посредством Причащения человек удостаивается стать из человека богом»…
Отец Георгий Фроловский, наш замечательный русский богослов ХХ века, также пытается дать свое объяснение наименованию «Евхаристия». Он пишет: «Евхаристия — скорее гимн, нежели молитва, — отсюда и самое имя: «благодарение». Конечно, это — Голгофа, и на престоле предлежит Агнец закланный, Тело ломимое, и Кровь изливаемая. Но и Голгофа есть таинство радости, не страха, таинство любви и славы. «Ныне прославися Сын Человеческий» (здесь отец Георгий цитирует Евангелие от Иоанна 12, 31 — П. М.). И если по недостоинству трепещем пред Крестом, то трепещем от благоговения, изумевая перед несказуемой полнотою Божественной любви. Ибо (далее Флоровский цитирует слова святителя Филарета Московского — П. М.) «начало и середина и конец креста Христова — все одна любовь Божия»… Се бо явися крестом радость всему миру». Итак, Евхаристию нельзя мыслить в отрыве от Голгофы. По святоотеческому учению (далее об этом будет сказано подробней), Таинство Причащения, Евхаристическая Жертва и Голгофская Жертва, смерть Господа на Кресте — это одна и та же Жертва. Пусть исторически эти два момента оказались как бы «разведены» во времени и имеют различный внешний облик, не совпадая «событийно». Тем не менее Евхаристия и Голгофа — это одна и та же Жертва. Через Жертву Голгофскую, которая есть страшная Жертва смерти Бога за весь мир, мы приобретаем предельный, высочайший дар Христов: способность, совершая дело своего Спасения и приобщаясь к плодам этой Жертвы за нас Сына Божия, соединиться со своим Творцом — с Богом, ставшим человеком. И в этом смысле Голгофа — не есть лишь только ужас смерти Бога; Голгофа — это радость, это победа, явившая — в предельном уничижении Сына Божия — Его же предельное торжество над смертью, над грехом: это победа Бога, ставшего человеком, умершего ради нас и тем нас искупившего. Но и Евхаристия, по словам архиепископа Василия (Кривошеина), есть та же самая «тайна любви Бога к людям», дарованная нам через Евхаристическую Чашу, любовь, неотрывная от любви, явленной Христом на Голгофе — в Его предельном крестном уничижении и предельной крестной славе.
Вся наша церковная жизнь, весь строй православного богослужения, все святоотеческое наследие ведут нас к Евхаристии, призывают нас приступить к Евхаристической Чаше, возвышают нас к богопричастности Литургийного Приобщения. По словам Сергея Фуделя, русского духовного писателя ХХ века, «христианство — это Тайная Вечерь». Тем самым христианство — это постоянное наше сопребывание с Господом и Его апостолами в той же самой древней новозаветной Сионской горнице, за те же самым праздничным Пасхальным пиром. Христианство — непрекращающаяся Пасхальная вечеря, ибо в Церкви (об этом уже говорилось здесь прежде) время действует совсем не так, как в нашей обыденной жизни. Вступая в Божественную реальность, — реальность, превосходящую время, пребывающую над временем, — мы оказываемся способны сделаться свидетелями и участниками любого события Священной истории Спасения человеческого рода. И в Евхаристии мы также вступаем в иную реальность, в Божественную вечность, где и соучаствуем со Христом в том самом, предварившем Его взятие под стражу и распятие, Пасхальном пире. Именно поэтому мы можем утверждать, что в Церкви не существует, не совершается какой-нибудь «сто первой» или «миллион первой» Литургии. Мы всякий раз присутствуем за очередным богослужением Евхаристии, но сама Евхаристия как Таинство всегда одна и единственна. Мы всегда присоединяемся к той же самой Тайной Вечере Господа, оказываясь Его сотрапезниками. Святитель Иоанн Златоуст говорит об этом, проповедуя в храме за Литургией, так: «Веруйте, что эта вечеря (то есть совершившаяся тогда святителем Иоанном Евхаристия — П. М.) — все та же, на которой председательствовал Иисус. Нет никакого различия между этой Евхаристией и той».
Некогда за Тайной Вечерей в Сионской горнице присутствовало всего 13 человек: Господь и двенадцать Его учеников. Однако с каждой совершаемой в мире новой Евхаристической службой число их растет. Более того: кроме Господа и Его апостолов, в той Сионской горнице на самом деле уже невидимо сопребывали те миллионы, если не миллиарды людей, что потом, много столетий спустя, будут причащаться Святых Христовых Тайн, участвуя в той же самой — единой и единственной — Евхаристии.
При разговоре о Таинстве Евхаристии нельзя не вспомнить слов апостола Павла о том, что Церковь есть тело Христово (см. Колос. 1, 24). Но ведь и Евхаристия — это тоже Тело Христово: Тело, в которое прелагается хлеб. Мы видим: природа самой Церкви евхаристична. И, хотя здесь нельзя поставить знака абсолютного равенства — между Церковью и Святыми Дарами, вместе с тем мы можем утверждать, что предел, вершина
Богообщения в Церкви, ее полнота и слава как раз и достигается, максимально осуществляется в Евхаристической Жертве, в приобщении к этой Жертве христиан. Кроме того, именно через посредство Евхаристии предельно реализуется и один из важнейших принципов бытия Церкви — ее соборность. Именно в Евхаристии Церковь в первую очередь осознает себя как единое и всецелое Тело Христово.
Итак, Евхаристия является живым и действенным свидетельством единства и соборности нашей Православной Церкви. При этом в Литургии мы превосходим не только ограниченность времени, но и ограниченность места нашего пребывания. Представьте себе: один человек стоит за Литургией в Московском храме Христа Спасителя, а другой находится в маленьком храмике где-нибудь в далекой сибирской деревне — между ними сотни и сотни километров. Но если оба они не просто постояли на службе, но и причастились Святых Христовых Тайн, то тем самым литургически превзошли эту свою огромную пространственную отчужденность, разделенность и духовно соединились в Евхаристическом приобщении. Бывает, что ныне некоторые священники во время совершения Литургии опускают ектенью об оглашенных, при этом объясняя свой поступок так: «ну, зачем мне ее читать, я знаю всех своих прихожан; сегодня в храме нет ни одного человека, который бы готовился принять Крещение. Зачем я должен читать эту ектинью для каких-то несуществующих оглашенных?». При этом батюшка покажет вам на стоящих в храме пятерых бабушек, которые ходят в эту церковь последние 90 лет, и, понятно, были уже крещены тогда, когда этот батюшка еще не родился на свет. Зачем им слушать ектенью об оглашенных? Но такой подход в корне неправилен. Почему? Да все потому же, что Евхаристия едина и одна. И если вот здесь, в этом храме не находится ни одного готовящегося к принятию Крещения оглашенного, то это не значит, что за той же самой Литургией, хотя и в другом храме, в другом месте, оглашенных вообще нет. Неизменно сохраняя за своей службой эту ектенью, пусть даже в храме нет ни одного оглашенного, мы лишний раз подтверждаем ту же истину: Евхаристия — одна, и священник в храме, деятельно осуществляя все то же евхаристическое единство, должен молиться не только за тех прихожан, что стоят сейчас перед ним в церкви, но и за всех находящихся в тысячах православных храмах людей. Церковь не приемлет никаких пространственных или временных средостений и разделений и ничуть не ограничивает себя стенами того или иного храма, ибо живет, пребывает в Божественной вечности и беспредельности…
Хлеб и вино в Евхаристии прелагаются в Тело и Кровь Господа Иисуса Христа действием Святого Духа, личностным, ипостасным схождением Третьего Лица Пресвятой Троицы на Святые Дары: так верим мы, православные.